Некромантка Янка.
Великая война глазами предков.
взято здесь
Аннотация:
Говорят, что о войне все сказано… о других это было… два мои деда остались на войне, пропали без вести… могила неизвестного солдата… ПРАВИТЬ НЕ БУДУ!
ВЕЛИКАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ ПРЕДКОВ
Память. Вечная память героям войны. Сколько мальчишек и девчонок она унесла, тех, у кого и потомков не осталось… Дедушка Тимофей — огромный, сильный кузнец, а ещё охотник-любитель… Маме было всего четыре года, когда его взяли на фронт. В памяти только одно: сразу после еды он вытирает руки о брюки, или стряхивает с них крошки. Маленькая дочка тут как тут:
— Люба папе ручки!- тянется к нему ручонками, сама вся сияет.
Как можно отказать любимой дочери? Отец подхватывает её огромными руками, она хохочет, обнимаются. Он усаживает девочку на колени, что-то ей рассказывает. Ушел добровольцем на фронт… Пропал без вести под Москвой… осталась пожелтевшая фотография, где он снят с женой и дочкой.
Дедушка Иван — скромный сельский учитель… пропал без вести под Сталинградом. Две осиротевшие семьи, где мальчики-подростки враз стали мужчинами.
Дядя Коля — старший брат матери моего отца. Вернулся с войны калекой, но живым. Это его рассказы о той страшной войне.
ОКОПНАЯ ЖИЗНЬ
Какая она была война? Командиры наметят цели, а солдату главное — окоп вырыть, да винтовку правильно держать, каской голову прикрыть и ложку с кружкой не потерять. Во время атак обо всех страхах забываешь, иначе командир по головке не погладит. Тут пушки палят свои и немецкие, мы прицельный огонь ведем, если немец голову высунет. А когда передышка наступает, сначала к кухне бежим поесть. Разговоры все к вечеру начинаются, тут и письма домой пишем, о жизни беседуем. Война-то она любому солдату в тягость, лишения всякие, особо тяжело курящим, когда табак кончается.
Вылетело из моей памяти слово, с которого обмен начинался. Только иногда оживали окопы с двух сторон: то простые солдаты перебрасывались сувенирами. С нашей стороны бросали спирт и самогонку. Ещё не известно, что крепче бывало, горилку её тоже хорошо гнали, крепость у ней была — будь здоров! А немец, известное дело: табак, шоколад, гармошки.
Это ведь Гитлер и его генералы войну затеяли, а рядовой солдат команду выполняет, злобы и ненависти в нем нету такой. Вот потому и обменивались иногда сувенирами на память. А после снова стреляли друг дружку. Такая она война. Говорили, что иногда от немцев и гранаты получали в качестве сувенира посмертного. Но у нас всегда честно было, ничего дурного нельзя сказать.
КУРСКАЯ ДУГА
Самый серьезный бой он под Курском был, нам поставили задачей взять одну высоту. Из самой Ставки Приказ пришел! Вот командир и шлет нас в лоб, как приказано. А немец, тот словно косой всех кладет из пулемета, пристрелялся, гад! Ну, как высоту-то брали: поднесут юнцам безусым, восемнадцатилетним по сто грамм чистого спирта. А они же тогда спиртное первый раз и пробовали. Хмель — в голову, страх — долой.
— В бой за Родину! За Сталина! Урррааааааааа!!! — бегут мальчишки.
А немец их кладет всех, так аккуратно ряд за рядом… сколько тех атак было и не вспомнить. Только полегли все до одного… совсем ведь дети были! Девчонки-то не каждого ждали…
Не выдержал молоденький лейтенант: убил командира, а опытных добровольцев послал в обход. Сам ложную атаку скомандовал, чтоб фашиста отвлечь, но до пристреленного места не доходили.
Взяли ведь ту высоту! Взяли! Те десять добровольцев-то с тылу зашли, нашли проход скрытый, ну и пристрелили немцев. Там их пятеро всего и было: пулеметчик-ас, да четверо боеприпасы подносили. Вот ведь как обидно-то было! Сколько люду зря поничтожили! Роты три — четыре полегли на той высоте. А лейтенанту ничего не было, потому, как победителями вышли.
ПОГУЛЯЛ СОЛДАТ
Случилось это уже в Белоруссии. В ту пору каждая деревня по несколько раз переходила из рук в руки. Такие ожесточенные бои шли. Немцу вместо блиц-крика пинков надавали, да гнать стали в сторону дома. А нам тоже хотелось быстрее от врага землю родную очистить, да домой вернуться к мирной жизни. Устали от войны и окопной жизни.
Остановились мы в одной деревеньке, а там немцы все подчистили: ни еды, ни отдыха путного. Одни дряхлые старики в том селе и остались. Надо сказать, что перед этим мы богатое село покинули, в котором и еда, и горилка, да и девки были. Вот с двумя такими же бравыми ребятами отправился я в самоволку. Нет, сходил-то я удачно, даже с собой нес ценную горилку и цыпленка жареного командиру. Иду довольный, как вдруг:
— Хенде Хох!
Окружили меня немцы, один я возвращался, не помню почему разошлись мы с ребятами. Обидно мне было ужасно: так по-глупому попался.
— Все, смерть твоя пришла, отвоевался, — думаю так, а самому до того жить хочется.
Привели меня к офицеру, тот допрашивать начал через переводчика: какая часть, куда шел и все в таком духе. Часть свою я назвал, а то они сами не знают, какие у нас части тут стоят! Посмотрел на меня тот офицер внимательно, да и говорит:
— Жалко мне тебя солдат убивать, а живым отпускать, так ты опять стрелять начнешь?
— А как же иначе-то? Командир прикажет, так выполнять приказы надобно, — отвечаю.
— Вижу, что правша ты, отпустим тебя, но воевать больше, винтовку держать в руках не сможешь, — высказал мне немец.
Что за приказ он отдал, того я не понял. Только вывели меня немцы за околицу села. Там взял один из них правую руку и прострелил мне сухожилия в запястье. От боли аж в глазах потемнело. Пока проморгался, так немцев и след простыл. Достал я пакет с бинтами, да перевязал руку, как сумел. А дальше пошел вперед, куда же солдату деваться?
Оружие мне оставили, только патроны вынули. Вот в таком виде, с простреленной рукой и пришел я в часть.
Тут меня сначала в санчасть направили на перевязку, а потом наши чекисты за меня взялись. Руке-то моей дали зажить, так чекисты пальцы пытались распрямить, все доказывали, что я симулирую. Боли-то было побольше, чем от немцев, натерпелся я и страху повидал. Видать, бог ко мне милостив был, начальство сменилось, а меня домой отправили, комиссовали. Повезло, ох повезло, ведь не сидел нисколько, а других-то сразу под трибунал и расстрел.
Много времени прошло с той поры, показывали по телевизору фильм «Батальоны просят огня». Некурящий старик смотрел его не отрываясь, только глотал вперемешку валидол и нитроглицерин, да за сердце хватался. Иногда скупая слеза прорывалась, невзирая на стиснутые зубы, да текла по щеке.
— Правду показали, почти без прикрас. Вот так и бросали своих, хотя можно было спасти. Да на пушки немецкие в упор посылали, на верную смерть, — только и сказал старый солдат.
Некромантка Янка
Великая Война глазами женщин
взято здесь
Аннотация:
собрала рассказы женщин. тех, кто видел Войну… светлая им память… нашим бабушкам, вставшим к станкам, копавшим окопы, гасившим бомбы и сестричкам, спасавшим на передовой, радисткам… полноте… вы были всюду, молча вставшие на защиту Родины… простые русские женщины… бабы…
ВЕЛИКАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ ЖЕНЩИН
Перед самым началом войны, зимой 41 года во многих местах ночами женщины видели огненный столб. Это видела и моя бабушка, когда шла с доярками на первую дойку. Было их семеро. Если бы одна — две, то можно сказать, что выдумка. А тут толпа народу. Такое же видели и в других местах.
— Или война, или мор страшный грядет, бабоньки! — крестились самые старшие из очевидиц.
ВОЙНА…
Киев
В Советские времена было принято проводить беседы с сотрудниками на темы поведения в случае военной тревоги. Фармацевты и провизоры все военнообязанные, получали наряду с дипломом военный билет. Беседы на случай тревоги проводила заведующая аптекой, когда приказывали из Аптечного управления. Все собирались в одной комнате и нам в сотый раз поясняли.
— В случае боевой тревоги без суеты с документами (паспорт и военный билет) направляетесь в ближайший военкомат. Детей оставляете под присмотром бабушек, дедушек или других родственников! — заведующая внимательно смотрит на каждого. — Все поняли? Наша аптека приписана к части в поселке Поливном! Теперь каждый мне ответит его действия!
— Глупости это! — заявляет санитарочка, очень пожилая женщина. — Во время настоящей тревоги или обстрела вы ничего не вспомните! Выскочите, как и были, если ночь, то в ночнушках и побежите по улице! Не только о документах думать, грудных детей бросите в люльках! Вернетесь, а ни дома, ни семьи, ничего уже нет! Вот тогда и заголосите, завоете, волосы на себе рвать начнете. Это ведь сейчас, в мирное время хорошо рассуждать!
— Как это детей оставить?! Быть того не может! Мы же взрослые, ответственные люди! Как можно ребенка бросить? — возмутилась фармацевт.
— А вот так! Взрывы грохочут, ночь, от ужаса последние мозги теряются! Слаб человек, в жуткий момент бежит от страха куда подальше, опомнится позже, а сделать ничего не сможет! — настаивала санитарка.
— Ни за что не брошу своих деток! Я не такая! Неправду говоришь! — вступила в спор ещё одна.
— Вот надо было, чтобы немец не с Киева начал, а с Самары! — не выдержала баба Нина, как мы её звали. — Мне десять лет было, когда это случилось, все сами выскакивали, а соседка годовалого сына оставила. Дома наши обрушились, осталось пепелище. Почти все в нижнем белье, какие там документы! Этот вой самолетов и бомб я никогда не забуду! Как кричали те, у кого детки погибли, катались с воем по земле! Вас бы туда с вашей политинформацией! Небось, мигом бы штаны мокрые стали от страха! Говорить все горазды, кто не видел! А мы с мамкой так и пошли, соседи одежду дали старенькую, потом эшелоны, эвакуация, карточки, до Самары добрались, тут и остались.
Возразить никто не мог. Человек сам пережил ту ночь… Киев бомбили первым… так начиналась Война.
ПОХОРОНКИ
Самое страшное, когда приходили похоронки. Плакали обычно хором, как те, кто уже получил, так и те, у кого не было известий. Мама вспоминала, что поплачут, потоскуют, погорюют хором, помянут хорошим. Всякие уходили мужики, а вот забылось все дурное, только сердца рвались туда, к ним, любимым.
Первый дед Тимофей, мамин отец, кузнец, животновод, погиб почти сразу, под Москвой. Похоронка так и не пришла, просто пропал без вести. Такую бумагу и получили.
Второй дед Иван, папин отец, был учителем начальной школы на селе. Пришло две бумаги. Первая гласила, что покончил самоубийством. Увы, не каждый может выдержать отступление, когда бросают своих же солдат ротами, батальонами. Когда посылают на верную смерть, вместо отступления или обхода. Следом пришла другая, что пропал без вести. Бабушка была неграмотной, потому поехала в райцентр, чтобы разъяснили, где же муж и кормилец?
— Ты, что?! — ахнули в райцентре. — Никому не показывай первую бумагу! Он же партийный у тебя! Сошлют с детками в Сибирь, охнуть не успеешь! Давай сюда бумагу!
Сожгла её добрая женщина, не случилось беды. На руках у вдовы дочка семи лет и сын четырехлетний. Не всем так повезло. Многие отправились в Сибирь, а выжили единицы.
ПЛЕННЫЕ
Послали меня на плановую инвентаризацию в подшефную аптеку в район. Плановая она и есть плановая. Все знают о ней заранее, всё подсчитывают. Вот и я приехала, а у заведующей все документы готовы, осталось окончательно в бланках все сверить и подписать. До полуночи мы все дела сделали, сидели за столом и вспоминали молодость.
Оказалось, что она из первого выпуска моего родного фармучилища. Конечно, интересно, как они жили в те годы! Сразу после войны.
— Видела я пленных немцев. Гнали их через Симбирск. Зима, а на них шинельки тоненькие, все заморыши, совсем юнцы! — вспоминала она. — Это ведь последний набор солдат, им лет семнадцать, а по виду и того не дашь!
— Как их вообще встречали наши, женщины, у которых мужья и дети не вернулись?
— Кто же врага увидит в этих изможденных мальчишках? — пожала плечами. — На них без слез и не глянешь! Многие им хлеб в руки совали, рукавицы, табак! Плакали, сынками называли! У меня они так и стоят перед глазами, будто скелетики! Кости, да кожа!
— Как же охрана допускала, чтоб хлеб передали?
— Так, ведь не звери же мы! Люди, как-никак! Войну не эти дети начали, а Гитлеровская верхушка! Они же такие же пострадавшие, исполняли приказ! Что же на них отыгрываться?
Довелось мне работать в Ярославле с прекрасным Человеком, Зоей Михайловной. Всю жизнь проработала фасовщицей в 1 аптеке города. Однако в юности она носила форму, служила. Поднималась на крышу, гасила огонь от зажигательных снарядов. По её словам такое случалось трижды за нё дежурства. Совсем молоденькая девчушка была, восемнадцати не исполнилось. Только однажды и рассказала о себе, скромная труженица. Больные легкие, аллергия, а она продолжала трудиться и в семьдесят два года.
ГОЛОД
Мама. Ей было три годика, когда началась война. Отца почти не помнит. Очень большой и любил брать её на руки.
— Люба папе ручки! — осталось в детской памяти.
Мамина деревня голод не испытала. На их долю хватило гнилой, мерзлой картошки, из которой делали «затируху». Картошку терли в муку, засыпали постепенно в кипящую воду, получалось нечто похожее на кисель. С хлебом иногда было туго. Завалыши, крохотные кусочки, найденные на печки были слаще конфет.
Из того времени, перед самым концом войны вспоминался мальчонка-нищий, по нации чуваш, лет семи. В доме готовили картошку, только поставили в печь целый чугунок. Парнишка вошел, увидел кожуры, что не успели убрать, начал жадно заталкивать их в рот, ручонки дрожали.
— Сынок, погоди! Потерпи немного, сейчас картошечка сварится, поешь горяченькой! — всплеснула руками Александра, моя бабушка, отобрала кожуру.
Мальчика накормили досыта, дали с собой котомку с остатками картошки и караваем хлеба. На всю жизнь мама запомнила голод в этих глазах ровесника. Кроме еды, ему подали одежду маминого брата, который старше на четыре года.
Папа. На год старше моей мамы, ему повезло меньше. Он видел голод. Коровенку к весне кормить было нечем, дергали солому с крыши, чтобы поддержать жизнь скотины. А летом сами ели траву. Представить жутко, но лебеды и «столбунцов» не хватало, приходилось ходить за три километра, чтобы набрать травы для еды. Траву варили, мелко нарезав. Выжили, это главное. Были и те, кто умер, не дождавшись нового урожая. Все это в одной Ульяновской области, даже район один, Цильнинский.
Одна женщина вспоминала, что они, трое детей, сильно голодали. Кушать хочется, искали мать, которая пряталась от них в поле. Кормить нечем, смотреть в детские голодные глазенки больно, вот и пряталась.
— Мам, мы кушать хотим! — теребили малыши, а она плакала, закрыв лицо ладонями, только плечи вздрагивали.
Ленинград. В семидесятые годы проводилась конференция к годовщине снятия блокады. Наша учительница истории там была. Всем участникам раздали пайку блокадного хлеба, испеченную как во время блокады. Почти черный кусок мало походил на хлеб, очень крохотный. Как такого хватало на сутки?
Блокаду сняли, пришла новая беда. Всех кошек съели, город наводнили крысы. Из Сибири прислали целый вагон кошек. За пушистыми комочками стояли в очередь, отходили, крепко прижимая к себе. Вот так в город вернулись кошки, все пришлые.
Вот такая правда жизни. Мало мне встретилось тех, кто прошел Войну. Но и этого хватило, чтобы понять одно: все мы, прежде всего ЛЮДИ. Это позже обрастаем множеством характеристик. Поэтому всегда важен Человеческий фактор.
Сама должность ничего не говорит. Некоторые очень принципиальны, жаждут продвижения по службе. Другие способны увидеть за казенной бумагой человека, помочь ему. Хорошо, что вторых больше.
Змейка
взято здесь
Аннотация:
Не только люди гибли на полях сражений… сколько собак погибло под немецкими танками, подарив нам жизнь?
ЗМЕЙКА
Как появилась английская борзая в провинции, небольшой деревеньке Ульяновской области? Только заядлый охотник, мой дедушка Тимофей, добыл себе прекрасного щенка белого с крупными черными пятнами. Назвал он её Змейка, такой ласковой и умной оказалась девочка. Щенку тоже понравился огромный, но добродушный хозяин. Малыш всеми силами стремился сделать любимому хозяину приятное. Ах, с каким азартом молодой щенок гонял зайцев! Змейка просто летела над полем, будто крылья вырастали в моменты охоты. Постепенно опыт набирался, щенок рос, и однажды хозяин взял его для охоты на лису. Рыжая как раз мышковала, когда Змейка увидела её. Увлеченная лиса не сразу заметила опасность, потому собаке удалось подойти достаточно близко с подветренной стороны. Как они красиво бежали! Не повезло рыжей плутовке, охотник Тимофей не зря вскинул ружьё. Змейка была просто счастлива, увидев радость в глазах хозяина.
Не зная, как отблагодарить хозяина за доброту и ласку, умная собака в один осенний день сама поймала зайца. Она не стала портить драгоценную добычу, аккуратно положила его на крыльцо и села ждать хозяина. Тот вскоре появился из дверей, потянулся, и увидел зайчишку.
— Ай да, Змейка! Вот умница, какая выросла! Иди ко мне, маленькая, — радовался Тимофей.
Гордая охотница подошла неспешно и положила умную голову на колени присевшему хозяину, тот ласково гладил её, огромными руками почесывая за ухом. Зайца разделали тут же, отдав потроха собаке. А к обеду Змейка получила вкусные, поджаренные косточки, они так аппетитно хрустели на зубах!
С этого дня так и повелось: выходит хозяин на порог, а там частенько его ожидает заяц под присмотром бдительной Змейки. А уж как она радовалась в дни охоты! Тимофей просыпался рано, брал ружье, и они вдвоем отправлялись в поле. Не долго продолжалась счастливая жизнь.
В один недобрый день хозяин подозвал к себе Змейку, гладил её ласково, но был задумчив, а рядом стояла хозяйка с детьми и вытирала слезы. Запах шел от Тимофея незнакомый, чужой, да и сам он выглядел хмурым. Больше его собака не видела, будто и не было счастливых дней.
Совсем мало времени прошло, а Змейку забрал чужой человек и увел из дома.
— Сержант, принимай пополнение! — зычно закричал молоденький лейтенант, подогнав машину к вольеру с собаками.
Каких мастей и пород только там не было! Змейка прижалась к борту машины. Вышел сухощавый паренек, посмотрел на прибывших собак и только вздохнул, заметил притаившуюся борзую:
— Вон, какая красавица прибыла, эх, жалко-то как!
Так у Змейки и прочих собак появились новые хозяева, которые стали надевать непонятные лямки, к которым привязывали груз. Четвероногих друзей заставляли бежать под большие страшные железные чудовища по команде «Вперед!». Собаки быстро привыкли к рычащим танкам, после чего их заставляли проделать то же самое, но под движущуюся машину. Змейка быстро привыкла бросаться под рычащий танк, выстрелов она не боялась, хотя гремело вокруг больше, чем на охоте. Прежнего хозяина она вспоминала все реже и реже.
Вот их снова погрузили в машины и повезли в неизвестность. Змейка привыкла, что хозяин теперь часто менялся, поэтому спокойно дала надеть привычные лямки с грузом.
— Вперед! — раздалась знакомая команда, и английская борзая бросилась под танк…
Вот только не успела она добежать до ровного места, прямо над ней раздался грохот, танк подбросило, полыхнуло пламя… Не было больше Змейки…
Как хочется думать, что отлетала собачья душа, а там, в небесном сиянии её ожидал прежний хозяин, охотник Тимофей… погибший через месяц после призыва. Не только люди сражались на войне. Помните это! Никто не считал прекрасных друзей человека, что пали под фашистскими танками в борьбе за нашу свободу и жизнь…