Бездельничаю. Сижу в инете. Иногда в ленте нахожу такие перлы, что не поделиться нельзя. Грех зажимать такое!))



Мой дед Василий Васильевич Шустов, фронтовик, один раз в году каждое лето уходил в двухнедельный запой. Скажи, слово «фронтовик» сразу делает запой мягче и обоснованнее. К бесцельно пропитому он относился основательно, закупая водку в зеленоватых стеклянных бутылках с узким длинным горлышком, бумажной шершавой этикеткой и мягкой алюминиевой пробкой, из которой сначала делал мне лошадок на спичках вместо ножек, втыкая их в хлебный мякиш внутри пробки, но потом не мог делать даже этого. Он ставил бутылки прямо в ящике из неструганных досок в горнице возле своей кровати с широким вышитым кружевом поверх металлических откручивающихся шишечек на кованой спинке, на которой и возлежал спокойно такие короткие для семьи полмесяца. При трезвой жизни рачительный и скряжистый дед, кряхтя от невиданных расходов, мрачнел лицом, и снова и снова подбивал все расходы на пропитое, сводя цифры в итоговый столбик, надев чёрные, до локтя, бухгалтерские нарукавники. Итоговые цифры всегда сходились. Недостачи и приписки в финансовом документе не обнаруживались никогда. Отчёты за пропойный период готовили его жена (моя бабушка), его дочери, Галя (моя мама), Маша и Лида, его снохи, Люся и Валя. Сыновья деда в афере века не участвовали. Зато в афере участвовала школьная подружка сестёр, которая отбивала водочных чеков на такую сумму, на какую ей скажут. При этом она материла своего мужа-пропойцу и удовлетворенно громко била по кассе, мстя благоверному за каждый гранёный стакан. За время основательного запоя все женщины летали по дому, хвастая обновками; во всех комнатах менялись люстры, шторы, ковры, покупались отрезы на платья и блузки, тесёмки, кружки и тарелки, цветочные горшки; прибивались новые наличники, перекрашивались стены и много чего другого. Один раз местным кузнецом даже перековались заслонки на голландку в горнице и русскую печь на кухне. Списывались все расходы, как ты уже понял, на проклятущую водку. Летнее знойное буйство в васильках и цветущей гречихе длилось не один год, криминальная схема работала отлажено, как часы. Дед, каждый раз почёсывая затылок, откладывал сумму с запасом на следующий запой, женская часть дома планировала следующие обновления, и всё катилось как сыр в масле. Дед, конечно, замечал изменения в пряничном деревянном домике, но на все его вопросы давались быстрые и чёткие ответы, — Галя привезла (Сибирь), Маша подарила (Якутия, а потом Казахстан), Лида своё отдала (Рязань). Пасторальная картинка рисовалась широкими масляными мазками до моего крещения. В 12 лет меня в белом крепдешиновом платье с выбитыми на подоле бутонами тюльпанов и широким атласным поясом на четырёх атласных завязках отвели в местную церковь, дали сладкого противного вина и покрестили. Я решила, что крещёный пионер — это почти его святейшество. Он, как Молодой папа — безупречный, хотя я тогда и не знала Молодого папу, но предчувствие. Ты же понимаешь, оно вовсю витало над моей пушистой кудрявой головой. Ещё мне понравился поп с большими глазами и тонким ликом. В общем, когда дед вышел из полумесячного запоя и сел подбивать дебет с кредитом, я сказала. — Дед, они всё врут! Ты столько не пьёшь! А вазу купили вчера в сельпо, а за шторами ездили в Шацк, а новые вёдра притащили с Выши, а мы вчера съели коробку мороженого, а деньги в твою ведомость вписали. Гоголь вместе со своим Ревизором перевернулся не раз в гробу, молчание стояло гробовое, затянувшееся и какое-то бесцветное. Прервала его смелая бабушка. Она повернулась к маме и сказала, — Ну надо же! Наташка вся в тебя! Помнишь, когда к нам пришли люди с лычками из третьей продразвёрстки свиней забирать, а мы их к тому моменту всех перекололи, ты в дом забежала с хвостом свиньи? Я тебя и за юбку прятала, и ногой в сенки выталкивала, а ты выбегала и крутила им у всех перед носом? А? Помнишь, как на вопрос самого главного в погонах, — ну-ка, расскажи нам девочка, где хвост взяла? — ты обрадовалась и крикнула, — там, в амбаре, где мука и просо, там много поросят, идёмте, покажу вам где они! Все в мешках лежат! Так я узнала семейную тайну про свою маму. Мама осунулась лицом и скромно молчала, теребя новый ситцевый фартук из ведомости, две другие сестры в новых разноцветных юбках из ведомости загрустили, вспомнив, как вся большая семья с семью детьми осталась без мяса. — Язык тебе вырвать, — сказала сноха Валя в бордовой блузке из ведомости. — А ну не сметь на Наташку даже рот раскрывать, — ответил уже привычное мне папа, и даже рукой показал, что им надо всем сделать, сложив несколько раз пальцы в маленький смешной ковшичек. На папе из ведомости ничего не было. Он перебросил за плечо два махровых полотенца, большое для меня и маленькое для себя, взял меня за руку, и мы пошли через огороды на речку. По дороге папа, хрустя сорванным по пути огурцом, рассказал мне, уже перепачканной сорванной по пути малиной, что в Советском Союзе пьянству объявлен бой, и что даже участие деда в войне не даёт ему право быть овощем долгих полмесяца, и что он чрезвычайно вредит своему здоровью, и убивает драгоценное время на бездумно проживаемую жизнь, и что я большой молодец, что прекратила всё это безобразие, и что он мной чрезвычайно гордится. — Всё таки ты дура, — сказал мне брат Мишка, когда мы, все 7 внуков, остались до конца лета без сладких покупных пряников, мороженого, леденцов монпансье и подарков на новый учебный год. Дед после этого перестал доверять женскому составу и не пил. Совсем.