Что тут сказать… это очень любимый человек… Мне очень его не хватает…

Ещё когда я не ходила в школу, я уже знала, что в школе № 20, которая в трёх минутах ходьбы от моего дома, есть прекрасный, весёлый, добрый и чудесный учитель истории Георгий Израилевич Годер.
И я очень сильно любила его заранее.
Потом я пошла в школу, отучилась в началке, потом ещё год тихого мрака в четвёртом классе, где историю вела какая-то мутная полковничья жена, и наконец — счастье! я попала к Георгию Израилевичу. Он принципиально вёл историю только Древнего мира и Средних веков, то есть только пятый и шестой классы, но мне повезло, и именно тот класс, где училась я, он взял ещё и на третий год, на седьмой класс.

Нигде не было так итересно, как на уроках Георгия Израилевича. Он преподавал по собственному учебнику. Думаю те, кто старше сорокА, тоже по нему учились


Мы переносились в Древний Египет, в Элладу, мы брели по улочкам средневекового города, и прелестная дама в чепчике выливала на нас из окна содержимое ночной вазы. Георгий Израилевич показывал нам диафильмы, даже в кино нас водил, мы писали сочинения от первого лица про жизнь с Древней Греции и в Средневековой Европе.
Но это всё не объясняет того, что он был Человеком с самой большой буквы. Дело не только в уроках, а в том, что он старался сделать из нас людей. Справедливых и думающих. Потому что сам был таким. Мне больно писать это был…
Думаю, что именно благодаря Георгию Израилевичу я не свихнулась в школе, хотя было мне там совсем не фонтанно.
Когда уроки Георгия Израилевича у нашего класса закончились, он взял меня к себе на исторический факультатив, где занимались ребят шесть-семь из класса на год старше. Это вообще был непрерывный праздник. Мы собирались в любимом классе истории раз в неделю, пили чай с вкусняшками и обсуждали всякие интересности из истории Древнего мира и Средних веков. Что-то рассказывал Георгий Израилевич, а на какую-нибудь тему делал доклад кто-то из нас. И это была свобода, любовь и радость.
Несколько раз я была у Георгия Израилевича в гостях (с факультативом, потом со своей сестрой и последний раз — с любимым мальчиком, который тоже учился у Георгия Израилевича, только на два года раньше, чем я. Но это мы уже совсем взрослые были. Именно с того последнего визита и осталась у меня фотография, из которой получился портрет)



Быть взрослой не так уж плохо. Я послешкольная уже могла позволить себе звонить периодически (раз в полгода где-то) любимому учителю и говорить за жизнь. А потом мы и переписываться стали, спасибо интернету.

Когда я забрала свою старшую, Янку, из школы на семейное обучение, именно 20-я школа была выбрана и только из-за Георгия Израилевича, чтобы к нему она могла ходить на уроки. Вообще-то при семейном обучении ребёнок в школу ходит только на экзамены, но Георгий Израилевич согласился, и директор (не та жуткая баба, при которой училась я, а прелестная математичка Кнопочка, жена моего другого любимого учителя, математика Петра Ивановича) пошла нам навстречу, и Яське разрешили дважды в неделю бывать на уроках у Георгия Израилевича.
Но проучиться у него Янка смогла только год, в шестом классе сказала, что не может видеть, «как это быдло издевается над Г.И.» «Не могу же я их всех бить весь урок» — рыдала она. Изменились детки, считали нормой на уроке жрать, слушать музыку, громко разговаривать, повернувшись к учителю задницей.

К слову сказать, Георгий Израилевич очень не одобрял того, что Янка учится дома, ругался на меня постоянно, говорил, что человек, которому предстоит жить в этой стране, должен учиться в школе, чтобы сразу привыкал к реалиям здешней жизни. Иначе, говорил он, увози её в Израиль.
А потом Георгий Израилевич уволился из школы. Мне он сказал так: «Не знаю, сколько мне осталось, но эти дни я хочу провести на воле». И с тех пор ни разу не попрекнул меня тем, что мои дети учатся нешкольно.

И конечно, я любила и люблю его не только как учителя. Я просто очень люблю его. Один из самых дорогих для меня людей.

Да, так вот, в 2008 году я превратила фотографию в бисерный портрет



Отнесла Георгию Израилевичу в школу. Он не знал, конечно, про мои коварные планы его забисерить. Был очень тронут, сказал, что у него на портрете получилось гораздо более значительное лицо, чем в жизни.