Это памятник на братском кладбище. Несмотря на то, что фронт до нашего города не дошел, у нас есть братское кладбище. К нам везли раненых (все школы и более-менее пригодные общественные здания были отданы под госпитали) Не всегда они доезжали живыми, не всегда выживали в госпиталях, к сожалению. Мы их помним



17 июля 2010 года в Котельниче был открыт мемориал в память об умерших гражданах СССР, эвакуированных в период Великой Отечественной войны.
В нашем городе захоронено около трех тысяч жителей различных городов бывшего СССР. Эти люди умерли в эшелонах, в которых их везли в 1941-1944 годах по северной железнодорожной ветке на Урал. Семнадцатого июля 1941 года с первого эшелона, прибывшего в Котельнич из блокадного Ленинграда, сняли умерших, поэтому именно в этот день было решено открыть памятник.
Мемориальный комплекс состоит из 11 гранитных плит, на которых высечены имена 2768 погибших, а также регионы, откуда прибыли эвакуированные. На колоколе, венчающим композицию, отлито название города, ставшего последним приютом для умерших, — город Котельнич. Это первый в нашей стране памятник, посвященный погибшим в эвакуации.

Геннадий Георгиевич военные годы встретил пацаненком. Жил, правда, тогда в Оричевском районе. Но часто бывал в Котельниче, навещал деда в деревне Липатниковы. Помогал ему по хозяйству. А из своей деревни Новожилы ходил в школу в Быстряги через железную дорогу…
Слушаю его рассказ и вспоминаю программное стихотворение Некрасова «Железная дорога». Дорога на Восток, проходящая через нас, так же стонет от людской беды, скорбей, смертей. От непомерного груза, который она взяла на себя в годы страшнейшей войны. А от рассказа очевидца и у человека с крепкими нервами душа съежится.
— Не было дня, чтобы между рельсами не лежали трупы,— вспоминает Геннадий Георгиевич.— Начало войны, страшная неразбериха. В эшелонах беженцы, эвакуированные, раненые… Кто с документами, а кто и без них. В пути умирают. Паровоз останавливается, трупы кладут между рельсами. А здесь ведь тоже мужчин нет— все на фронте, вот школьников да женщин и направляли их отвозить. Порой копали общую могилу, и всех в одной хоронили. Кто это, сколько их?

Где-то в августе 41-го привезли сюда первых раненых— сам видел, как медленно шли машины с ними по мостовой в сторону третьей школы, где был госпиталь. Все учреждения в городе, которые можно использовать более или менее в медицинских целях, были отданы под госпитали. Тысячи человек в них умирали. На нашем кладбище, как на Пискаревском в Ленинграде, были сплошные траншеи, где хоронили умерших...

Еще вспоминается вот какой эпизод. Работали на снегоборьбе на вокзале. Выдали нам хлеб. Подошел эшелон. «Кого везете?»— спрашиваем.— «Детей из Ленинграда». Зашли в вагон— один к одному лежат, худющие, кожа да кости. Весь хлеб им и отдали. А какой страшный запах там стоял— больше с таким не сталкивался.

Несколько Ленинградских детских домов было эвакуировано в Кировскую область, были и беженцы из Ленинграда. Старики вспоминают, что когда приходили поезда с Ленинградцами охрана отгоняла от вагонов сердобольных женщин, которые отрывая от себя, стремились накормить их, а нельзя было, организм после длительной голодовки не мог принимать много пищи, кормить надо было очень малыми дозами. Муж говорит, что это до сих пор помнят в Питере, когда он бывал в командировках там, стоило сказать «вятский» и те, что постарше светлели лицом и говорили «Вятка, мы помним!»

Очень много котельничан ушли на фронт, к сожалению не все вернулись. Им стоит памятник на центральной улице города


Говорят, на пунктах формирования первями спрашивали сибиряков, вторыми — кировских (вятских) Более 200 человек, призванных из Кировской области стали Героями Советского Союза.

М. Игошин Котельнич не был фронтовым
1
Котельнич не был фронтовым
В начале лета, в сорок первом.
Но по булыжным мостовым
К военкомату вел резервы.

И повзрослевшим сорванцам
Гражданской – сабельной закваски,
Как старшим братьям и отцам,
Нулёвил головы под каски.

А знал ли город наперед,
Сынов на битву провожая,
Что каждый пятый не придет
Домой, под пулями мужая?

В свинцовом зареве войны
Повозки, люди и машины
От примоломской стороны
Тянулись в гору из лощины.

Беда ходила ходуном,
Жарой безудержно томила,
И в эти дни в краю родном
Вскипала праведная сила.

От потом политой земли
Людская сила поднималась,
Чтоб в затуманенной дали
Заря Победы разгоралась.

С холщовой сумкой за спиной,
В защитной форме мешковатой
Шел град-солдат сплошной волной,
Чтоб круп свернуть орде проклятой.

В сто первом Вятском минполку
Плечом к плечу, погон к погону
В великой сече на веку
Дубасил фрицам оборону.

И не последним был стрелком
Дивизий Ропшинской и Двинской,
По-вятски, голым кулаком
Он правил выговор берлинский.

Полста две тысячи сынов
И дочерей родного града,
Покинув милый отчий кров,
Крушили вторгшегося гада.

Котельнич, встав в единый строй
С мечом возмездия булатным,
В борьбе с коричневой чумой
Был скромным тружеником ратным.

И от родительских могил
Бывалым, выверенным шагом
В Орловской, Пятой уходил
Под шефским краснозведным стягом.

Его отважные сыны,
Как в поле рожь, врага косили,
Пусть на двоих одни штаны
С братухой в очередь носили.

Лупили немцев под Орлом
Сын за отца, отец за сына
И шли с боями напролом
До Эльбы, западней Берлина.

Им покорялись города,
В слезах Европа обнимала,
И восемнадцать раз тогда
Москва в их честь салютовала.

Четыре года вновь и вновь
Война горбатила перроны
И разжигала в жилах кровь,
Продиктовав свои законы.

Она слезилась похоронкой,
Морщинкой врезалась у глаз,
Не обошла наш град сторонкой –
Не обошлась она без нас.

Отсюда юность уходила
В видавших виды сапогах.
За ней была Победы сила,
Ей равной не было в веках!

2
Здесь родились или крестились,
Здесь вставали на крыло,
А как кстати пригодились,
Словно к ботику весло.

Соколов – министр и маршал,
Флагман ратников страны,
И Герой, а с ним на марше
Под знамёнами войны.

Михалицын Петр, Матвеев –
Полководцы, всяк Герой.
Комиссар, земляк Ванеев,
Тоже встал в геройский строй.

Если взялись, значит, смеют,
Мишки бурого смелей:
Котеляничи умеют
Ношу выбрать тяжелей.

Не просты собой Глушковы,
Им под стать Шабалины –
Могут даже гнуть подковы,
Если надо для страны.

И Баруткин тут не промах,
Из Котельнича Мурат,
Как патроны, брат, в обоймах
Земляков почётный ряд.

Головин, Некрасов, Зыков –
Стать и сила, блеск седин!
Это вам не лапоть Лыков:
Генералы, как один!

3
Котельнич, город мой родной,
По меркам жил провинциальным,
А в день июньский, в выходной,
Стал по приказу госпитальным.

Он, словно раненый, страдал,
Метался и стонал от боли,
Когда с вокзала накрывал
Девятый вал солдатской доли.

Вся в окровавленных бинтах,
Война по городу катилась
И в лучших каменных домах
Госпиталями разместилась.

Он – врач, хирург, и медсестра,
И нянечка с душой Венеры.
В халате белом доктор, а
В платочке синем – символ веры.

И, не бравируя судьбой,
В союзе с клятвой Гиппократа
Вёл бесконечный ближний бой
За жизнь советского солдата.

Он звал надежду и любовь
И жил надеждой и любовью,
В сраженьях пролитую кровь
Восстановил девичьей кровью.

Пусть не на первых был ролях,
В Победу вклад его не вычесть:
Он пролечил в госпиталях
Бойцов почти полсотни тысяч.

И по стандартам мировым
Перед решающим походом
Полки по нормам строевым
Снабжал обстрелянным народом.

4
Котельнич не был фронтовым,
Его кварталы не бомбили,
Но по булыжным мостовым
Солдат израненных возили.

Парнишки юные совсем
В бреду, чуть слышно, пить просили.
Им выжить удалось не всем:
Была война, и жертвы были.

Война в тылу приобретала
Присущий только ей уклад
И эхом боя догоняла
Тяжелораненных солдат.

За жизнь проигранная схватка
Ложилась строчкой в статотчет,
Война войной, но для порядка
Котельнич вёл потерям счет.

Чтобы, когда остынут пули
В масштабе полном мировом,
Всех поимённо помянули,
Чтоб не забыли их потом.

Потом воздвигнут обелиски,
Прославят ратный труд в стихах.
А в дни войны писали списки:
«Погиб от ран в госпиталях».

Чтоб тень веков не заслонила
Былин о славных молодцах
И память вечно сохранила
Их имена в живых сердцах.

Котельнич, в дни лихих невзгод
Нужду и боль утрат изведав,
Сражался, верил, что придет
Она, желанная Победа!

Штандарты превратятся в прах,
Растопчут логово вампира,
В глазах детей исчезнет страх,
И воцарится ЭРА МИРА!

Вот как писал Г.А. Котельников о дне 9 мая 1945 года:
2. МАЙСКОЕ СНЕЖНОЕ УТРО. РАДОСТЬ В СЛЕЗАХ. ДЕРЕВЕНСКИЕ ПЕРВОВЕСТНИКИ.
9 мая. Среда. Белое утро. Хлопьями падает снег, покрывая крыши домов, улицы, поля и леса. Снежный покров на полях достиг 10 сантиметров. В ранний час радио принесло в Котельнич важное государственное сообщение: кончилась война! Победа! Подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии! Горожане выходят на улицы. Каждый хочет поделиться долгожданной вестью. Люди, радуясь, обнимаются, целуются и плачут. Жители города встречают первый день без войны. А снег лениво падает и падает. Не сон ли это? Не верится: встали утром — и нет войны! На пороге каждого дома, каждой квартиры четыре года сидели в обнимку горе, голод и холод. Эти призраки не спешат и теперь расстаться с обжитыми местами. Но как бы то ни было, то снежное утро осветило людей томительной надеждой возвращения живых мужей, отцов, сыновей и дочерей к родным очагам, семьям, а также надеждой каждого насытиться вволю черным хлебушком, да притом посыпанным солью и в припивку с водой. Это, пожалуй, потолок желаний котельничан в то первое утро мирной жизни.
Сообщение о Победе по радио передавалось в тот день многократно. Несмотря на холод и снег, тысячи горожан двинулись от своих производств, учреждений и квартир колоннами с высоко поднятыми знаменами по улицам к Дому культуры. В 10 часов начался митинг. От райкома партии, исполкома райсовета и горсовета выступил секретарь райкома партии Шатов. Он повторил сообщение, полученное по радио. Криками “ура!” и бурей аплодисментов ответили горожане на слова о капитуляции Германии. Выступающие на митинге клялись работать еще напряженнее, чтобы быстрее ликвидировать последствия военной разрухи. Митинги продолжались в учреждениях и на производствах. Несмотря на непогоду, город гулял до вечера. Инвалиды-фронтовики, встречаясь на улице, обнимались и плакали. Некоторые из них, успев глотнуть горькой, вышли на улицу “тепленькими”. Одновременно был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая праздником Победы и нерабочим днем.
Деревня утром оставалась в неведении: в ней нет ни телефона, ни электричества, ни радиоприемников. Телефонизированы только сельсоветы и конторы прилегающих к городу колхозов. Райком партии потребовал от сельсоветов немедленно оповестить деревни любыми способами. Школа — наиболее подвижное средство оповещения.
Итак, мысленно удалимся в одно из глубинных сел — Курино и его окрестные деревни. Весеннее утро необычное. Начавшийся ночью снегопад неузнаваемо изменил пейзаж: кругом бело. Ничто, казалось, не предвещало особенного жителям, привыкшим к затянувшейся на годы однообразно печальной жизни. Однако куринцы не могли не обратить внимание в то утро на странное поведение учительниц, идущих в школу. Елизавета Ефатовна, 30-летняя женщина, по непонятной причине, что-то напевая, движется с приплясом, шлепая ногами по грязи, покрытой снегом. А руками, в одной из которой сумка, она плавно размахивает. “Уж не пьяная ли? Да с чего бы это?..” — размышляют селяне. За ней идут еще две учительницы и тоже с причудливым поведением. Размахивая руками, они пляшут. У обеих по радостным лицам катятся слезы. У одной из них раскрылся портфель, и при очередном взмахе рукой рассыпались школьные тетради по грязной улице, припущенной снегом. Ученики с удивлением смотрят на них через оконные стекла. Многие из них, не испытывая терпение, бегут тоже в школу. А те, приплясывая, выкрикивают: “Бабы! Кончилась война! Война-то, бабы, ко-ончилась!..”
Директор семилетней школы, собрав учителей и учеников в одном из классов, обращается к ним: “Войне настал конец”. Его лицо от волнения покрылось красными пятнами. “Мы победили,- продолжает директор, — мы разбили немцев. Это мы, русские!” Произнося прерывистым голосом речь, он слегка размахивает левой рукой. А правый пустой рукав пиджака свободно качается. Кулаком единственной руки вытирает навернувшуюся слезу. Да, победил этот русский человек! Он один из собравшихся всем своим существом чувствует глубже цену страшно тяжелой и дорогой Победы. “Занятий сегодня не будет, — заявил директор. — Всех распускаю. Бегите, ребята, домой. По дорогам, в каждой деревне, в каждом доме, всем встречным говорите: кончилась воина, мы победили! Бегите, дети!”
И потекли первовестники Победы по разным направлениям, как птички полетели, неся в клювиках долгожданную весть. Чавкают их ноги разбитыми старыми башмаками и сапогами в снежной грязи дорог.
Одна из дальних дорог от Курино пролегает через деревни Мостовая, Немтенки, Едомины, Гребеневы, Онучины, Верхние и Нижние Цыпухины, Казенная и Наботеловы. Далее начинаются земли Красногорья. В каждой деревне ребята стучат в окна, ворота, выкрикивают, как им велел директор: “Кончилась война, мы победили!” Старик в рваном полушубке и в старенькой шапке-ушанке остановился на улице деревни Мостовая: “Это вы-то победили? Кто вам сказал-то?” — “Директор...” И бегут гонцы к следующему дому. В деревне Едомины долго стучали в окна ветхой избы, покрытой соломенной крышей, с покосившимися окошками. Никто не откликается. Хотели бежать дальше. Но вот вылезла из ворот старенькая-престаренькая бабушка в изношенной до лохмотьев фуфайке: “Пошто торкаете-то, чего стреслося?..” А ребята на разные голоса: “Война кончилась, бабушка!” — “Али правда?.. Слава Богу! А я уж, было, собралася на иной свет. Да беда: хоронить-то некому. Пока обожду. Вот придут мужики с войны, дак, может, выкопают могилу. Отпевать-то вот нет попа. А неуж правда, война-то кончилася?.. Поди, смеетеся над старухой?”
Редко какая женщина от неожиданной вести не вытрет то рукавом, то фартуком, то ладошкой глаза. “Слава Богу, — крестятся старушки, — наконец-то… кончилась”. Жительница деревни Казенная Евдокия Михайловна Скурихина со скорбным лицом тихо вполголоса шепчет: “Господи, кто мне вернет с войны мужа и сына? Слез-то больше нет: все по ночам выревела”. Троих проводила Евдокия на войну -мужа Ивана Леонтьевича, сыновей Виктора и Николая. Только один вернулся — Виктор, да и тот весь израненный, с перебитой ногой. Семей, подобных этой, немало у нас и во всей России. Ушли на войну отец, трое и более сыновей. Горько оплакивали их осиротевшие матери и жены.
Группы бегущих учеников, по мере движения, тают: каждый из них, добежав до своей деревни, прекращает путь. Так по грязи и холоду, голодные, мокрые от влажного снега, в истоптанных и разбитых башмаках и сапогах, в изношенной одежонке, эти восьми-тринадцатилетние марафонцы несли выстраданную до слез весть по всем проселкам.
Уставшая девочка Люба Абрамова, ученица шестого класса, добежав до своей деревни Наботеловы и дома кое-как пообедав, залезла на истопленную печь. Ей, усталой и продрогшей, а теперь расслабившейся в тепле, все военные годы казались серой, голодной и нескончаемо тянувшейся полосой. Но при всем этом душа девочки в тот час наполнилась живительной теплотой и радостью за себя: она первая принесла благую весть в родную деревню. Ее занимала еще одна мысль, которой она не замедлила поделиться с матерью Клавдией Антоновной: старший брат Михаил, лейтенант авиации, скоро вернется домой и продолжит учебу в Уральском горном институте. Но судьба Михаила Ивано- вича Абрамова, 23-летнего офицера, после штурма и взятия Берлина унесет с боевыми друзьями на вторую войну — с Японией. Там он навечно сложит свои молодые крылья под небом Южного Сахалина. Обеим им, и девочке, и маме, как и всем, было невдомек о продолжении и завершении Великой Отечественной где-то далеко-далеко, на Востоке и Тихом океане.
Победная весть такими же весенними ручейками растекалась в то майское утро от сел до каждой деревни и каждого дома по всей российской земле. Слава тем маленьким первовестникам! Да пусть будут вечно помнить потомки и тех, кто первым возвестил измученной деревне Победу и конец четырехлетнего побоища с немцами!
В последующие дни и недели мая котельничане города и деревни активно обсуждали волновавшую их тему Победы. Вот придут с войны мужики и парни, возьмутся за работу и поправят жизнь — так размышляли многие. Но деревенские старики не всегда разделяли желаемые надежды.
Тема Великой войны и Победы будет вечной. Но в ней немало и того, что предается забвению. Никто не предполагал, что И. В. Сталин 24 мая 45-го на приеме в Кремле командующих войсками поднимет бокал и произнесет исторический тост: “Я пью прежде всего за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза”. И далее: “… он (русский народ — Г. К.) заслужил в этой войне общее признание, как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны”. И еще: “-у него (русского народа — Г. К.) имеется ясный ум, стойкий характер и терпение”. Вождь заявил об ошибках руководства и отчаянном положении государства в 1941-1942 годах. Другой народ не выдержал бы всего этого и потребовал заключения мира с Германией. “Но русский народ… пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии”. Сталин закончил: “Спасибо ему, русскому народу, за доверие! За здоровье русского народа!”
Спасибо тебе посмертное, Иосиф Виссарионович, за здравицу, хотя и ты немало испил русской крови. Но ты — единственный из всех правителей за последние 78 лет, признавший всемирно историческую роль нашего народа. Прошли годы, и слова Сталина о величии русского народа затерлись затасканными политическими фразами. Как и раньше, попытка признания великорусского достоинства считается преступным национализмом.
Полностью здесь: Два года из жизни котельничан военной поры (1941 и 1945)
Спасибо всем, кто дочитал